Цена вопроса: главный редактор "Вестника атомпрома" Владимир Степанов (Дзагуто) о роли энергополитики в проекте БелАЭС
Дата публикации: 20.11.2020
Авторы: Владимир Степанов (Дзагуто)
Метки:

Цена вопроса: главный редактор "Вестника атомпрома" Владимир Степанов (Дзагуто) о роли энергополитики в проекте БелАЭС

2020-11-19-08.jpg

Белорусская АЭС — проект, в развитии которого ключевую роль играли именно политические факторы.

Все началось с Советского Союза, который построил в Литовской ССР двухблочную Игналинскую АЭС с крупнейшими реакторами по 1,5 ГВт. АЭС обеспечивала базовое потребление и Прибалтики, и соседних регионов. Но в 2000-х годах Литва собралась в ЕС и ради этого пообещала остановить станцию. Освободилось место примерно для 2,5 ГВт мощности, что дало старт гонке больших энергопроектов.

Сам Вильнюс мечтал, что по соседству с «неевропейской» Игналиной построит новую «правильную» Висагинскую АЭС — например, по американскому проекту. Но не вышло: в том числе потому, что литовцы не могли найти денег. При этом Россия еще в конце 2000-х годов объявила о проекте Балтийской АЭС в Калининградской области под экспорт. Тогда еще можно было рассуждать, как проложить ЛЭП из Калининграда в Польшу и Литву: западная политическая мысль сохраняла элементы Realpolitik. Но уже через несколько лет — даже до возвращения Крыма в 2014 году — такие идеи стали выглядеть чересчур оптимистично. В итоге проект БалтАЭС «задремал».

Проект Белорусской АЭС в целом укладывался в ту же схему: закрыта Игналинская станция, базовой генерации недостаточно, и раз перетоки между Прибалтикой, Россией и Белоруссией работают, то два блока в Островце вполне могут найти себе место в энергобалансе. К тому же Белоруссия не изолирована, часть энергии может уйти в Россию.

Но и здесь не обошлось без энергополитики. Проект на $10 млрд за счет российского кредита — это и почти бесплатная демонстрация дружбы с Москвой для Александра Лукашенко, и пополнение портфеля заказов «Росатома», и создание инфраструктуры (не менее $3 млрд — это сети, дороги, поселок энергетиков и т. д.). И наоборот, когда Минск устраивал очередные торговые войны с РФ, можно было использовать БелАЭС как козырь. Так, по неофициальным данным, первый блок был готов с конца 2019 года, но запускать его в разгар нефтяных споров с соседями Минску казалось не с руки.

Следующий элемент энергополитики сложился уже к концу 2010-х годов. Если десять лет назад можно было говорить о дыре в энергобалансе Прибалтики в 2,5 ГВт, то каков сейчас размер свободного спроса на мощность, не очень понятно.

Дело даже не в том, что ЕС надувает зеленый пузырь возобновляемой генерации, которая занимает все свободное место на энергорынке и еще чуть-чуть, так что даже до Прибалтики доходят отголоски этой моды. Проблема в другом: страны Балтии понемногу принялись заменять прежнего стабильного поставщика энергии — Россию. Сейчас энергобаланс приходится закрывать в том числе за счет поставок из Скандинавии по подводным кабелям, которых построили почти десяток.

Другими словами, Прибалтика кое-как диверсифицировалась, хотя и попала в зависимость от цен на скандинавском энергорынке, где при высокой водности ГЭС котировки падают, при низкой — резко взлетают. Чем-то это похоже на истории лимитрофов с уходом от трубы «Газпрома» на американский СПГ: заменить поставки можно, но цену стабилизировать не удается.

Учитывая позицию Прибалтики, экспортный рынок для БелАЭС, во многом в расчете на который она и строилась, видимо, закрыт навсегда. Теперь эта станция должна будет каким-то образом встраиваться в единый энергорынок России и Белоруссии, если он когда-нибудь будет создан. И в этом вопросе ключевыми опять же будут именно политические факторы.

Хотите оперативно узнавать о выходе других полезных материалов на сайте "ГИС-Профи"?
Подписывайтесь на нашу страницу в Facebook
.
Ставьте отметку "Нравится", и актуальная информация о важнейших событиях в энергетике России и мира появится в Вашей личной новостной ленте в социальной сети.